Несколько дней спустя графиня проснулась довольно рано и завтракала в кровати. По мягкому ковру спальной мелькали три девушки, как тени, приготовляя все снаряды и снадобья таинственного туалета. Сквозь спущенные сторы свет едва проникал в комнату, тускло освещая безобразное лицо графини — еще не подготовленное и не разукрашенное. В спальню вошла Клеопатра Ильинична с торжественною физиономиею, отослала девушек повелительным знаком и спросила о здоровье графини. Впрочем, в этом ежедневном приветствии очевидно обнаружилось только предисловие.
— Что нового? — спросила графиня.
— Да что нового! — подхватила Клеопатра Ильинична. — Вот вы опять дурно почивали. Я удивляюсь, как вы совсем не занеможете. Да и поделом вам, право! Берете себе бог знает кого в дом, делаете себе беспокойство. Мне бы не след говорить, да характер у меня такой: видеть не могу хладнокровно…
— Об Настасье Ивановне опять? — спросила, слегка улыбнувшись, графиня.
— Да о ком же еще? Наделает она вам хлопот — помяните мое слово. Да вот все не верите.
— Ну-ну, что ж? Говори!..
— Говори! Что мне говорить! Меня никогда не спрашивают. Я здесь что у вас? Каждая с улицы больше для вас значит.
— Ну, не сердись; ты знаешь, я в завещании тебя не забуду.
— На что оно мне, ваше завещание-то? Не надо.
И без него проживу свой век. У меня есть свои родственники, такие же генералы, как вы. Сколько раз хотела вас оставить…
— Что ты, Клеопатра Ильинична?
— Да так, я даром что не в молодых летах, а всетаки девушка. Мне неприлично жить в доме, где происходят такие вещи, что девице и говорить о них стыдно.
— Опять напроказил Андрей? — спросила графиня.
— Напроказит он вам, будете помнить его проказы, ничем не исправите потом — вот оно что. Клеопатра Ильинична из лет выживает, и врет она, и ничего — не смыслит она, и дура она, а на поверку дура-то умнее всех ваших умников!
— Да что ж это значит? — с нетерпением сказала графиня. — Говори, что знаешь.
— Ничего не знаю.
— Какая ты, право! Говори, пожалуйста.
— Да что вам говорить! Все толку не будет.
— Да полно же.
— Не скажу ничего.
Как выше замечено, Клеопатра Ильинична пользовалась странным правом прекословить и даже иногда грубить графине, и, по странной снисходительности, графиня, вообще не любившая противоречия, сносила терпеливо капризы своей собеседницы. Впрочем, и то правда, что Клеопатра Ильинична пользовалась своим правом только в тех случаях, когда знала, что перевес решительно на ее стороне.
Обе старухи помолчали несколько времени.
— Ну, — сказала графиня, — видно, от тебя ничего не дождешься. Позови девушек. Я стану одеваться.
Клеопатра Ильинична бросила поспешно вязанье, вскочила со стула, как черт из табакерки, и побежала к кровати.
— Вот в чем дело. Вот что вы наделали. Честь имею вас поздравить. Князь нашел себе достойную партию, жениться-намерен…
Графиня вытаращила глаза.
— На ком, матушка?
— На ком! Известно, на ком! Вы думаете, Настасья ваша Ивановна теряет время? Нет-с! не на такую напали. И беззащитная она, и сирота она, некому за нее заступиться. А князек, сами знаете, горячка. Бац на колени. Женюсь, говорит. Так что ж вы думаете? Она же не хочет!
— Умна, — заметила графиня.
— Поумнее нас с вами проведет. Я давно заметила и замечаю… с первого раза не полюбилась. Говорила я вам тогда, да нет. Что говорю я, что ветер носит — все равно. Заслужила на старости лет, что всякая холопка больше меня значит.
— Да полно, матушка!
— Нет, правда, правда. Что тут и говорить! Я себе на уме, гляжу, что из этого будет. Стала подмечать.
Вижу, князек-то наш то и дело при ней в лице меняется, а она-то глазенки таращит. Добро, хороши были бы…
— Нет, хороши, — задумчиво возразила графиня.
— Какое хороши, черные, да и все тут. Вот у меня в молодости так уж точно были хороши. А эти что? Знает она свое дело. Вот, думаю я, даром что графиня меня в грош не ставит…
— Да полно, Клеопатра Ильинична!
— Нет, что правда, то правда. Вот думаю я, даром что графиня меня в грош не ставит, я все-таки не дармоедка какая-нибудь, я обязанность свою знаю. Я не какая-нибудь со стороны: буду подмечать за ними, а там и скажу все своей благодетельнице.
— Спасибо, Клеопатра Ильинична.
— Ну, вот, слава богу! наконец и спасибо услышала.
А знаете, ли вы, что они уж прежде были знакомы?
— Полно, матушка, тебе это все кажется, Дмитрий Петрович сказал бы мне.
— Дмитрий Петрович старый дурак, ничего не смыслит, его самого, должно быть, обманули. Нет-с, спрашиваю, каково придумано? Там, на квартире, видеться им было неловко, так чего же легче? Отца-болвана с глаз долой, а они и живут теперь вместе. Нет-с, спрашиваю… каково придумано? Да, впрочем, и отец, может быть, с ними заодно.
— Ну-ну… это вряд ли, — бормотала графиня, — впрочем, кто знает? Аи да Андрюша! Каково?.. Это хоть бы и в наше время. Только жениться — жениться…
Это уж не по-тогдашнему. Да точно ли ты думаешь, что он жениться хочет? Может быть, сказал только…
— Точно. Вы, графиня, теперешней молодежи не знаете. Откуда взялись чувства, правила, благородство такое! Я, говорит, поставлю тебя выше всех за то, что ты мне вверилась без боязни. Я сам от себя завишу, я через два месяца буду совершеннолетним. У меня нет ни отца, ни матери. Я буду богат, я могу выбирать кого хочу. Бабушка посердится… да пускай она! Она старуха, умрет скоро.
— Ах он мальчишка! — воскликнула графиня, которая боялась даже напоминания о смерти, — вздумал шутить со мной… со мной! — повторила она грозным голосом. — Ну, говори, Клеопатра Ильинична, как ты это узнала?..
— Да уж как бы ни узнала — довольно, что узнала.
— Так скажи же.
— А на что вам? Толку все-таки не будет.
— Ах, какая ты, право!
— Да какая бы ни была. Вам время вставать.
— Клеопатра Ильинична, тебе, кажется, понравился мой клетчатый капот? Я его только раз надевала.
— Так что ж?
— Возьми его себе: он для меня узок.
Клеопатра Ильинична слегка улыбнулась.
— Много милости, — сказала она. — Я это из преданности к вам, а не из чего другого, разумеется, слежу за вашей Настасьей Ивановной. Сами посудите, что мне в ней? В день нашего бала шла я по коридору… Да, впрочем, я вам рассказывала.
— Да, да… Андрюша молод. Молодость должна взять свое. Тут нет ничего дурного. Это лучше, чем другое что.
— Вот не верили вы, что быть беде; а ведь, помяните мое слово: беда будет.
— Неужели в самом деле, вздумает жениться бог знает на ком?
— А разве влюбленный мальчик будет рассуждать, как мы с вами?
— Да когда ж они видятся?
— Во-первых, по утрам, когда вы еще почиваете.
— А потом?
— Мало вам этого, что ли?.. А потом, вы в гостях — они вместе. Вы спать ложитесь — они опять вместе.
— Да где же?
— Да у меня в комнате.
— Как это?
— Да так. Я с ней нарочно поласковее стала, чтоб хуже не вышло, — понимаете…
— Ну…
— Ну… вот вчера я, как будто нечаянно, оставила их вдвоем, а сама притаилась за дверью. Слышу: девочка плачет. «Отец, говорит, скоро приедет, письмо получила. Вот мы-де расстанемся, кончено наше счастье! Разлука вечная будет!» Нечего говорить, мастерица своего дела.
— Ну, а Андрюша что?..
— Ну, а князь-то наш утешает, даже на колени стал, за руки взял. «Настенька! — говорит он. — Вот перед богом, хочешь быть моей женой?» Она как вскрикнет да кинется ему на шею…
— И больше ничего?
— Да чего ж вам больше? Слышу, плачут оба.
Вдруг говорит она: «Нет, я бедная девушка, незнатная: меня бабушка ваша не благословит».
— Ну, а Андрюша что?
— А он говорит: «Бабушка давно забыла, должно быть, что такое любовь, где ей помнить! Да в ее время могли ли любить, как теперь? Она, я думаю, и не любила никогда… Да я завишу от себя. Через два месяца я буду совершеннолетним».
Графиня задумалась, должно быть, припоминала что-нибудь или соображала.
— Спасибо, — сказала она наконец медленно, — спасибо. Вели позвать ко мне моего проказника.
— Князя Андрея, что ли?..
— Да, князя Андрея.
Графиня, кликнув своих горничных, начала продолжительную церемонию одеванья, которая длилась не более, не менее обыкновенного. По старинной привычке, графиня любила долго сидеть перед зеркалом. Услужливые девушки попеременно восхищались свежестью ее лица, подавая ей румяна, и неизменной моложавостью, напяливая на ее седую голову белокурый парик.
Принарядившись как следует, графиня вышла в свой кабинет, уселась за бархатными ширмами на большие кресла и задумчиво начала перебирать в пальцах золотую табакерку. Эта табакерка украшалась портретом какого-то господина в красном мальтийском кафтане, с орлиным носом, быстрыми глазами и напудренным тупеем.
Не знаю, прикосновение ли портрета, или какое другое воспоминание занимало графиню, но. она как-то туманно поглядывала на стороны, изредка вздыхала и казалась легко взволнованною. Должно быть, в эту минуту сорок или пятьдесят лет скользнули незаметно с ее памяти и ей представилось то вечно живущее мгновенье, когда из-под напудренного тупея сверкнули страстные взоры и она услышала те речи, которых слова забываются, но смысл которых вечно живет и красуется над самыми ветхими развалинами жизни. У каждой женщины, как бы она ни была стара и испорчена светом, есть в памяти такие отрадные минуты, на которые душа ее грустно и благосклонно оглядывается.
В таких размышлениях застал ее Андрей.
Графиня приветливо ему улыбнулась.
— Садись, любезный мой друг, — сказала она пофранцузски, — мне надо с тобой поговорить.
Андрей сел. Сердце его билось.
Графиня продолжала:
— Через два месяца ты будешь совершеннолетний, следовательно, власть моя над тобой кончается. Я должна отдать тебе отчет в моих действиях.
— Вы, бабушка?..
— Разумеется. Все твое будущее состояние в моих руках, потому что батюшка твой — царство ему небесное! — промотал собственное имение и, кроме долгов, ничего не оставил. Итак, все, что ты вправе ожидать, заключается в том, что я назначила бедной моей Вареньке, твоей покойной матери, которая при жизни, впрочем, никогда не была выделена. Таким образом, я перед тобой ничем не обязана — понимаешь ли?
— К чему это, бабушка?
— Слушай, мой друг. Когда я была выдана замуж, я имела за собой дом в Москве, подмосковную душ в восемьдесят да шестьсот душ в Саратовской губернии.
пятьсот душ в Украине, а всего с лишком пять тысяч душ, да дом в Петербурге, да дача на островах, где живу летом. Все это имение благоприобретенное, и я могу им располагать, как хочу. Года мои старые, пора подумать о завещании. Я хочу назначить все это имение тебе и тотчас же отдать в управление по доверенности.
Доволен ли ты мной?
Андрей молча поцеловал руку старухи.
— В наше время, — продолжала графиня, — так не делалось. Молодым людям не давали воли. Теперь обычай другой, надо применяться к своей эпохе. Только именно в нашей эпохе есть особые требования, особые нужды, о которых я и хотела с тобой поговорить.
Молодой человек озирался с беспокойством. Он приготовился на борьбу, на упрямое сопротивление. Он хотел горделиво объявить о своем непреклонном намерении жениться на Настеньке, а о Настеньке и речи не было.
— Выслушай меня внимательно, — продолжала графиня. — Я старуха, следовательно, много видела, много испытала, могу многое сравнить. В настоящее время (графиня вздохнула), в настоящее время старость утратила свое значение. Отличие по службе, по званию сохранило и теперь свой вес в обществе, но отличие годов, но опытность возраста, но старость, одним словом, не имеет более никакого смысла. Это происходит от самонадеянности века, от гордости молодого поколения, которое, веруя в свои собственные силы, гнушается советов. Оно и глупо немного и очень жалко. Но против очевидности говорить нечего. Внуки наши не хотят зависеть от нас. Итак, мы, старики и старухи, люди бессильные, должны зависеть от внуков…
— Я не понимаю… — нерешительно заметил Андрей.
— Подожди, мой друг, скоро поймешь. Всякий возраст имел прежде свои обязанности и права. Молодые увлекались молодостью, старики удерживали их и журили за шалости; у молодых были страсти, у старых был рассудок. Теперь у молодых нет страстей, иногда разве ребяческое упрямство, а утратили они страсти потому, что вздумали присвоить себе и рассудок — принадлежность стариков. Я не хочу, чтоб ты отставал от товарищей, я готова подчиниться тебе. По летам ты еще молод, но по рассудку ты не можешь, ты не должен быть ребенком. Вот для чего я готова отдать тебе имение, на которое ты не имеешь права. Без денег в обществе нет ни влияния, ни силы. Но, принимая от меня имение и вступая во все права взрослого человека, ты принимаешь в то же время на себя важные обязанности, о которых надо сказать еще несколько слов…
— Что вам угодно, — сказал, запинаясь, Андрей.
— Мне ничего не угодно, угодно твоему званию, твоему имени, твоему богатству. Ты, я надеюсь, понимаешь, что звание, богатство, имя — не одни простые игрушки, которые даются тебе для того, чтоб тебе было весело.
Кто не стоит за свое сословие, тот предает его, и я уверена, что внука моего никогда не обвинят в подобной низости.
— Позвольте, бабушка, — прервал Андрей, — я не избирал своего сословия…
— Ребенок! А разве ты избрал отца своего и мать?
Разве ты избрал свое отечество? А как ты сам назовешь человека, который отречется от семьи своей, изменит своей родине? В жизни бывают разные предопределения, и законы, ими предписанные, принимаются безусловно при самом рождении — не забывай этого. Теперь-то и пришла пора настоящая показать, что такое аристократическое начало. Когда начинается сражение, один трус убежит с поля. Когда братья повсюду преследуются, один злодей бросит в них камнем. Нелегко в наше время быть аристократом. Вот для чего и надо оставаться аристократом. Теперь, когда все убеждения исчезают в Европе, кому поддержать и спасти их, как не дворянскому сословию? Теперь, когда владычествуют слова, а не начала, кому указать толпе «а путь истинный, как не тем, которые выше толпы? Но этого достигнуть можно не умом, а характером. С тех пор как булочники пишут стихи, а сапожники занимаются политикой, ум ничего не значит. Другое дело — характер, но характер крепнет только последовательностью и верою в законы, принятые при рождении. Поверишь ли? Я тебе завидую… во-первых, ты молод; во-вторых, ты имел счастье родиться в стране, которая уж служит и еще более будет служить спасительным примером заблуждающимся народам.
— вот что сделает, вот что может сделать Россия, когда каждый русский поймет свое значение, как бы маловажно оно ни было в общем стремлении, и, как часовой, будет охранять собственную обязанность.
— Конечно, бабушка, но…
— Погоди, мой друг!.. Ты учился хорошо, ты знаешь историю лучше меня. Не удержал ли ты из нее следующего урока: «Счастливы те государства, где каждое сословие остается в своих пределах, идет по собственному пути?» И скажи откровенно, не чувствуешь ли ты в себе особой гордости при мысли, что в наш безумный век стремлений к невозможному ты родился в России, то есть в стране порядка, смирения и силы?
— Да! — воскликнул Андрей.
— Итак, помни, что ты обязан жертвовать собою на пользу своего отечества и тех начал, которые могут служить к упрочению его благосостояния. Но ты достигнешь этого только последовательностью, строгим расчетом ума, упорным характером, а не восторженными порывами молодости. Да… — продолжала графиня с каким-то странным вдохновением, — я старого, прежнего века, но зато убеждения мои сильны. Родилась бы я мужчиной, имя мое осталось бы в истории. Суждено было иначе: я женщина, женщина старая, но, как женщина, я сделала все, что могла. Я приготовила поле для твоей деятельности, я упрочила тебе богатое состояние, потому что в современном обществе деньги — важное орудие; но двигателем должно быть убеждение, и это убеждение должно руководствоваться тобой во всех твоих поступках, даже в малейших подробностях жизни. Без убеждений ты никогда не выйдешь из ничтожества, даже при отличном уме, даже при огромном богатстве. Для тебя нет двух дорог, и я уверена, что ты понял мои слова.
— Бабушка, — сказал нетвердым голосом Андрей, — позвольте мне высказать, что у меня на душе.
— Говори, мой друг.
— Я вполне чувствую истину ваших советов, рад исполнить вашу волю, буду стараться, сколько в силах…
— Я уверена в этом.
— Только простите меня… я не знаю, как сказать, как выразить то, что я чувствую. Поверьте, я сам не знаю, как это случилось…
— Ты мне хотел сказать, что влюблен в Настасью Ивановну?
— Как вы это знаете?
— Знаю и не удивляюсь вовсе. Настасья Ивановна очень милая девушка…
— Так вы не сердитесь на меня?
Графиня сперва вздохнула, а потом улыбнулась.
— Нам, старухам, — сказала она, — редко вверяют подобные тайны. Впрочем, за пятьдесят лет и я была молода.
Графиня грустно взглянула на табакерку, а потом обратилась снова к внуку…
— Ну, так что ж, мой друг?
— Как, бабушка? Да ведь вы знаете…
— Я знаю, что ты любишь бедную, может быть, достойную девушку. Так что ж? Это только доказывает, что ты молод, что тебе любить надо, а любишь ты Настасью Ивановну потому, что она кстати подвернулась. Любовь — чувство безотчетное, существующее почти всегда вопреки рассудку. Вот почему она не подчиняется никаким условиям и исчезает, когда мы думаем приковать ее.
— Вы не верите в любовь, бабушка?
— В любовь нельзя не верить, даже и в мои лета.
Но любовь, как ты ее теперь понимаешь, любовь страстная держится только заблуждениями и препятствиями.
Попробуй жениться: препятствия и заблуждения исчезают, поэзия твоя гибнет, настоящая жизнь, жизнь действительная начинается. Поговорим об этой жизни. Что тебя ожидает? Ты понимаешь, что ты уж не будешь моим наследником. Ты сам сознаешься, что при всем моем желании мне невозможно отказаться от моих убеждений и шестидесятилетних трудов для первой любовной глупости, которая завертится у тебя в голове. В Италии живет теперь при посольстве твой двоюродный братец, который узнает о женитьбе твоей с восторгом, потому что я вынуждена буду передать ему свое имение; разумеется, это тебя не остановит. Ты так благороден и так молод, что мысль о бедности не может и не должна тебя останавливать. Ты будешь гордиться своим упрямством. Но что ж из этого выйдет? Вывеска твоей страсти — хорошенькое личико твоей дульцинеи — подурнеет. Привычкой любовь уничтожится, а предмет твоей любви окажется весьма обыкновенной женщиной, которой ты сам никогда не простишь, что она отняла у тебя все твои лучшие преимущества. Ты будешь краснеть за жену свою, потому что за неимением настоящей гордости в тебе все-таки таится тщеславие — и тут-то начнется твое наказание.
Ты откажешься от большого света, но ты не можешь сблизиться ни с купцами, ни с бедными чиновниками. Ты будешь один, ты будешь беден, ты будешь несчастлив, и даже вседневные твои отношения с женой будут отравлены сознанием, что она разрушила твою карьеру, лишила тебя собственного уважения и сделала посмешищем товарищей. Призвание твое по рождению, врожденная в тебе любовь ко всему прекрасному ограничатся кухонными расчетами, вечной досадой на судьбу, и мечты восторженного воображения осуществятся самой пошлой действительностью. Поверь мне, мои друг, супружество не заключается в голубых или черных глазах, которые волнуют твою молодость. Женитьба — самый важный поступок сознательного человека, нечто вроде торжественного объявления о внутренних убеждениях.
или действует как мальчик, который жертвует иногда жизнью, чтобы достать игрушку, которую сам же разобьет. Однако ж, мой друг, я слишком разболталась. Это, ты знаешь, порок всех старух. Следовательно, ты меня должен извинить. Поверь, я больше, чем ты думаешь, принимаю участие в твоей любви. Люби, пока ты молод, но не делай глупостей. Помни, что любовь — роскошь жизни и что только долг составляет ее необходимую потребность. Но прощай, однако ж; вели закладывать мне карету и сказать Настасье Ивановне, чтоб она была готова: я хочу ехать в магазин выбрать ей новую шляпку.
Андрей молча поцеловал руку своей бабушки, хотел что-то сказать, но одумался и поспешно вышел из комнаты.
Графиня глядела ему вслед и долго еще сидела задумчиво в креслах, перебирая в руках золотую табакерку. Губы ее невнятно шептали какие-то беззвучные слова, а в чертах отражалась грустная, насмешливая улыбка.
Примечания:
Впервые напечатано: "Отечественные записки", 1850, NoNo 4 - 5.
Офицерская улица - ныне ул. Декабристов.
Стр. 457. ... наигрывая из "Фрейшюца" марш - "Фрейшюц" "Вольный стрелок" (1821).
Стр. 458. "Уж как веет ветерок" - ария из оперы "Аскольдова могила" (1835), слова М. Н. Загоскина (1789 - 1852), музыка А. Н. Верстовского (1799 - 1862).
Стр. 459. - Штаб-офицерскими назывались чины V - VIII классов.
Стр. 463. Перед Кузьмой Демьяном - День св. бессребренников Козьмы и Дамиана праздновался 1 июля, 17 октября и 1 ноября, так как действие происходит весной, имеется в виду первая, ближайшая, дата.
"Лови, лови Часы любви!" - Цитата из "Песни" ("Век юный, прелестный...") Н. М. Коншина (1793 - 1859), музыка А. Л. Гурилева (1803 - 1858).
Стр. 493. А та, у которой сам Пушкин учился уму.
Стр. 494. ... видеть в своей семье такой пример общего уважения.- Имеется в виду бабушка писателя по матери Е. А. Архарова (урожденная Римская-Корсакова) (1755 - 1836).
Стр. 500. - Ср. у Пушкина: "Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи" ("Пиковая дама", гл. II). Дальнейшее описание также ориентировано на пушкинскую повесть. В образе главной героини появляются черты старой графини.
Стр. 501. Гарпагон - главный герой комедии Ж. -Б. Мольера (1622 - 1673) "Скупой" (1668).
... в красном мальтийском кафтане. - Мундиры мальтийского ордена носились в России в царствование Павла I (1796- 1801), бывшего великим магистром ордена.
Стр. 511. Теперь, когда все убеждения исчезают в Европе...